— Это было крайне вовремя, — заметила я. — Без тебя мы бы не установили купол достаточных размеров.

— Как посмотреть, — с досадой пробурчал Бахит. — Если бы не Камаль, я бы все-таки сумел уговорить рабов поднять бунт — с магом у них был бы вполне реальный шанс обрести свободу и выжить в пустыне…

— Едва ли все они хотят выживать в пустыне, лишь бы оставаться свободными, — цинично хмыкнула я. — Многие предпочтут ошейник — к нему, помимо зависимости от хозяйского настроения, прилагается защищенность и уверенность в том, что завтрашний день не будет отличаться от вчерашнего. Разнообразия и приключений обычно все-таки жаждут те, у кого вдосталь воды и еды — а о рабах посреди пустыни такого не скажешь.

— Попробовать стоило, — упрямо заявил невольник.

Я пожала плечами и не стала спорить, подозревая, что в этом случае буду вести беседу не с самим Бахитом, а его оскорбленным мужским эго.

— Значит, заклинание распалось только на тебе? — задумчиво переспросила я вместо этого. — А других магов в клетке не было?

Бахит усмехнулся и пожал плечами:

— Если и были, то едва ли помнили об этом.

Я тоже хмыкнула, признавая его правоту. Но все же…

Если «черное забвение» было подвержено естественному распаду под воздействием сторонних сил, как это частенько бывало со слишком сложным заклинаниями, то с этим, пожалуй, уже можно работать.

Глава 9.1. Купол

Если зло хочет увлечь тебя за собой, сиди и не двигайся.

арабская пословица

Больше всего я жалела о том, что не прихватила с собой клетку с птицами из дворцовой голубятни. Можно было оправдываться как угодно — и грузоподъемностью молоха, и тем, что мне и без того пришлось навьючить на него приманку для насекомых, чтобы хоть самому ящеру было чем питаться; и даже тем, что я до последнего не была уверена, что вообще вернусь в город… но правда была сурова, безжалостна и до ужаса проста: при сборах я банально не вспомнила о голубях.

А ведь насколько мне было бы спокойнее, если бы сейчас я могла написать Рашеду о естественном распаде «черного забвения»! Пусть птицу пришлось бы продержать в куполе до утра, но она все равно добралась бы до столицы куда быстрее, чем я…

Увы, в прискорбном отсутствии голубей оставалось только страдать в сослагательном наклонении и изводить дурацкими вопросами Бахита, пока он сам демонстративно не отвернулся, чтобы урвать хотя бы пару часов сна перед рассветом. Умаяв раба, я успокоилась, по крайней мере, насчет зачарованного клинка, но уснуть так и не сумела и еще долго ворочалась с боку на бок.

Время тянулось бесконечно. В куполе постепенно становилось душновато — то ли из-за близкого рассвета, то ли из-за обилия людей: многие, как и я, не могли уснуть и коротали время за беседой. Обсуждали дорогу, верблюдов, рабов, которые были так рады возможности отоспаться, что отрубились вповалку; когда я затихала, косточки перемывали и мне — и настроения мне не нравились.

Не то чтобы в городах не любили женщин. Напротив, спроси любого оседлого, что он думает о девицах, — услышишь поток пространных речей о красоте, цветах, жемчужинах и лотосах, о незаменимости материнской любви и жажде женской ласки, сравнимой разве что с жаждой путника в пустыне…

В городах просто не любили, когда у женщин были свои рабы, дела и мнение.

Плевать на это мог разве что Рашед — потому что его родная мать едва ли могла вписаться в тесные рамки требований к «хорошей» жене, но, очевидно, именно такой и была; и еще потому, что уж он-то не боялся потерять мое уважение. А насчет верности, похоже, все точно рассчитал. Только вот он остался в столице, а я торчала в магическом куполе с кучкой людей, уважать которых было довольно-таки сложно, потому как им и в страшном сне не снилось уважать меня саму.

Я покосилась на спящего Бахита, на едва не украденный клинок и обреченно вздохнула. Кажется, нужно было на всякий случай напомнить господам караванщикам, почему в городах получалось установить какие-то требования к хорошей жене, а в пустыне — уже нет. Просто из чувства самосохранения.

По той же причине это надлежало сделать без кровопролития и агрессивных настроений, а потому я натянула на лицо самую милую улыбку из всего скудного арсенала и подошла к караван-баши — говорить с остальными все равно не имело смысла.

— Не уделит ли почтенный Зияд-ага минуту своего драгоценного времени? — вежливо поинтересовалась я, но спрятать саркастические интонации так и не смогла.

Караван-баши в восторг не пришел, но все же потеснился на покрывале и даже предложил угощаться овечьим сыром и сладким пенным чаем — пусть и изрядно остывшим. Его подмастерью ради этого пришлось отсесть на песок, и симпатией ко мне он определенно не проникся.

— Все мое время в твоем распоряжении, ас-сайида Мади, — так почтительно заверил меня Зияд-ага, что я поняла: чем скорее я обозначу все позиции и уберусь куда подальше, тем лучше.

Искушение потомить караван-баши ожиданием из чистой вредности было велико, но я героически сдержалась.

— Мне нужен гонец до столицы, почтенный Зияд-ага, — призналась я, — а еще бумага и чернила. В пути я получила сведения, которые заинтересуют благородного Рашеда-тайфу, долгих лет ему под этими небесами и всеми грядущими. Он пожелает узнать обо всем как можно скорее и будет щедр к посланнику с добрыми вестями.

Кажется, за последние дни я столько раз нахваливала щедрость тайфы, что он должен был уже начать жмотиться просто из принципа. К счастью, Зияд-ага об этом не подозревал и только с задумчивым видом разгладил бороду.

— Конечно, он не сможет отправиться раньше, чем могучий Камаль снимет защитный купол, — тут же с пониманием добавила я. — Но промедление в несколько часов — это не так страшно, как промедление в несколько недель.

— Как пожелаешь, ас-сайида Мади, — тут же подобрел Зияд-ага и повелительно кивнул подмастерью. — Я велю отправить своего племянника на лучшем верблюде!

Судя по кислой физиономии подмастерья, именно он и был тем самым везучим племянником и, в отличие от Зияда-аги, не слишком-то верил в щедрость незнакомого тайфы.

— Доброта почтенного Зияда-аги не знает границ, — заверила я и вернулась к молоху.

Оставшиеся часы до рассвета я посвятила тому, что, расстелив добытую у караван-баши бумагу прямо на песке, старательно вычерчивала по памяти плетение «черного забвения» — с некоторыми изменениями: выделяла жирными линиями исчезающие магические струны, которые на самом деле почти не имели звучания, и стирала все острые углы на пересечениях — именно так выглядел на схемах естественный распад заклинаний. Писать об этом прямо не рискнула: во-первых, неизвестно, не перехватят ли гонца люди Нисаля-аги (или вообще обычные разбойники!), а во-вторых, мне нужно было наглядно продемонстрировать караванщикам, что косточки они перемывали не просто женщине, а обученному магу-«зеркалу» — и неплохо бы об этом помнить, прежде чем открывать рот или, того хуже, что-то задумывать.

Кроме того, нелишне было показать самому Рашеду, насколько важен и умен Малих и почему его нужно держать возле себя, а не подвергать постоянному риску в покоях придворного мага.

— Это работать не будет, — с легким недоумением прокомментировал мужской голос из-за моего плеча, и я невольно вздрогнула, обнаружив, что увлеклась процессом — а Камаль тем временем успел проснуться и даже обрести хоть какой-то интерес к окружающему миру.

— Оно и не должно, — чистосердечно призналась я и длинным росчерком пера подправила одну из линий. — Это схема для моего господина и повелителя, чтобы он проверил ее на практике, поскольку у меня такой возможности нет.

— Он должен быть воистину мудр, чтобы разобраться в этом, — с непередаваемым отвращением заметил Камаль и отошел к притихшей компании караванщиков, оставив меня над схемой в легком удивлении.

Я ни на секунду не сомневалась, что Рашед поймет если не мои намеки, то хотя бы тут же велит привести Малиха, а уж вдвоем-то как-нибудь да разберутся. В конце концов, арсанийские маги — это прекрасно, но никто не мог обещать, что их действительно так уж заинтересует волшебный клинок и они дружно встанут на сторону щедрого господина и повелителя. Нельзя было рассчитывать только на них.